Великие заговоры часть 2

26.01.2017

1190

Заговор Катилины. Заговор против Цезаря. Заговор Антипатра против Ирода. Заговор против Калигулы. Заговор Пизона против Нерона.

Заговор Катилины

Рим. 64–61 годы до Р.Х.

Имя знаменитого римского политического авантюриста Катилины известно каждому, изучавшему латынь: знаменитые обвинительные речи Цицерона, направленные против него, вошли во все учебники, как один из лучших образцов ораторского искусства.

Кто же такой Катилина?

Саллюстий пишет, что Луций Катилина, происходивший из знатного рода, отличался могучей духовной и физической силой, но вместе с тем дурным, испорченным характером. С юных лет ему были милы междоусобные войны, убийства, грабежи, гражданские распри… Свое тело он приучил невероятно легко переносить голод, стужу, недосыпание. Дух он имел неукротимый, был коварен, непостоянен, лжив, жаден до чужого, расточителен в своем, пылок в страстях, красноречием обладал в достаточной степени, благоразумием – ни в малейшей. Историк говорит о Катилине как о приверженце Суллы, его обуяло страстное желание последовать примеру диктатора и захватить в свои руки власть в государстве.

Цицерон рисует образ Катилины тоже далеко не радужными красками. В своих речах против Катилины – так называемых Катилинариях – Цицерон обвинял своего политического противника: «Теперь ты открыто посягаешь на все государство, обрекая на гибель и опустошение храмы бессмертных богов, городские жилища, существование граждан, наконец, всю Италию». По словам Цицерона, Катилина окружил себя последними подонками, и нет в Италии такого «отравителя, гладиатора, бандита, разбойника, убийцы, подделывателя завещаний, мошенника, кутилы, мота, прелюбодея, публичной женщины, совратителя молодежи, развратника и отщепенца», которые не признались бы в самых тесных дружеских отношениях с Катилиной.

На самом деле Катилина очень долго придерживался легальных форм борьбы и «конституционного» пути. Его политическая карьера складывалась вначале весьма благополучно. Впервые его фигура появляется на политической арене в годы проскрипций и террора. В 73 году его обвиняют в кощунственной связи с весталкой Фабией, которая, кстати говоря, была сестрой жены Цицерона. Однако благодаря защите Квинта Лутация Катулла он был оправдан. В 68 году Катилина – претор, после чего он получает в управление провинцию «Африка». В Рим же он возвращается в 66 году, и с этого времени начинается для него целая серия неудач.

Он выдвигает свою кандидатуру на занятие консульской должности (на 65 год), однако вскоре ее приходится снять. Дело в том, что из провинции «Африка» прибыла делегация, которая обратилась в сенат с жалобой на своего бывшего наместника.

Консулами на 65 год избираются Публий Автроний Пет и Публий Корнелий Сулла Однако вскоре после своего избрания они были признаны виновными в подкупе избирателей. На новых выборах в консулы прошли совсем другие кандидаты.

Эти события стали, видимо, причиной так называемого первого заговора Катилины. В нем принимали участие помимо самого Каталины неудачливые претенденты на консульство, т. е. Автроний и Сулла, некто Гней Писон, как говорил о нем Саллюстий, «молодой человек знатного происхождения и отчаянной отваги», и, наконец, по некоторым сведениям, даже Красе и Цезарь. Заговорщики якобы собирались убить новых консулов в день их вступления в должность, а затем восстановить в правах Автрония и Суллу Что касается Красса, то он намечался чуть ли не в диктаторы. Однако замышляемый переворот не состоялся и был дважды сорван, один раз по вине Красса, который не явился в условленный день на заседание сената, вторично – по вине самого Катилины, который подал знак заговорщикам ранее намеченного срока.

Интересно отметить, что против заговорщиков не последовало никаких репрессий.

В 65 году Катилина был привлечен к суду по жалобе африканской делегации. Его снова оправдывают, но процесс затягивается настолько, что он не может участвовать в консульских выборах и на 64 год. Все это происходит как раз в то время, когда Цицерон собрался было выступать в качестве его защитника, хотя и не сомневался в его вине.

Итак, Катилина терпит неудачу с выборами уже второй раз. Несмотря на это он начинает активно готовиться к выборам на 63 год и выдвигает свой основной лозунг, новые долговые книги, т е. отмена всех старых долгов. Это был смелый шаг. Имя Катилины становится теперь популярным в самых различных слоях римского общества У него появляются приверженцы как среди обремененных долгами аристократов и разорившихся ветеранов Суллы, так и среди низов.

В разгар предвыборной кампании летом 64 года Катилина собирает своих наиболее видных сторонников. По словам Саллюстия, на этом собрании присутствовали представители как высшего, т. е. сенаторского, так и всаднического сословий, а также многочисленные представители муниципиев и колоний. Катилина старался воодушевить собравшихся, вновь обещая кассацию долгов, проскрипции богачей, государственные и жреческие должности. В заключение он заявил, что Писон, находящийся с войском в ближней Испании, и Публий Нуцерин в Мавритании разделяют все пункты его программы, как и Гай Антоний, который, судя по всему, будет вместе с ним, Катилиной, избран консулом. В Риме распространился слух о благосклонном отношении Красса к новому заговору.

В ходе подготовки к выборам промотавшийся аристократ Квинт Курий, желая произвести впечатление на свою любовницу, сообщил ей, что он вместе с Катилиной готовит заговор, а от нее слух о намерениях Катилины и его окружения распространился по всему городу. Это и было, как считает древний историк Саллюстий, главной причиной, изменившей отношение знати к кандидатам. В результате Катилина вновь проиграл, а консулами на 63 год были избраны Цицерон и Гай Антоний.

После поражения на консульских выборах на 63 год, Катилина начинает готовиться к консульским выборам на 62 год Правда, наряду с этим он вербует новых участников заговора, заготовляет оружие, снабжает деньгами Манлия, который должен был собрать войско в Этрурии.

Выступая перед своими сторонниками, он говорил – государство попало в полную зависимость от олигархов, а мы превращены в бесправную чернь; нам они оставили «судебные преследования и крайнюю бедность». Олигархи не знают, куда девать свои богатства, «между тем как у нас не хватает средств на самое необходимое»; «у нас дома бедность, вне дома долги». «Вот она, вот она ваша свобода, которой вы всегда жаждали», – говорил Катилина.

Он действует в рамках закона, что заставляет Цицерона занимать выжидательную и осторожную позицию.

Однако, чем ближе подходил срок новых выборов, тем напряженнее становилось положение. Речь шла о соревновании четырех претендентов Катилины, юриста Сульпиция Руфа, видного военачальника Лициния Мурены и Децима Юния Силана В ходе предвыборной кампании Сульпиций Руф снимает свою кандидатуру.

Такой неожиданный оборот дела значительно повышал шансы Катилины. Но чем энергичнее он добивался консульства, тем более настойчиво распространялись по городу порочащие его слухи Говорилось, что он собирается привести на выборы сулланских ветеранов из Этрурии, что снова проводятся тайные собрания заговорщиков, что подготовляется убийство Цицерона. Дабы доказать, что ничем противозаконным он не занимается и, в частности, против Цицерона не злоумышляет, Катилина соглашается жить под наблюдением в доме Цицерона.

И все-таки дело доходит до открытого разрыва Катилины с сенатом. На одном из заседаний Катон заявил о своем намерении привлечь его к суду. В ответ на это Катилина произнес весьма неосторожную и «дерзкую» фразу: если, мол, попытаются разжечь пожар, который будет угрожать его судьбе, его благополучию, то он потушит пламя не водой, а развалинами.

Цицерон счел возможным перейти к более решительным действиям. На заседании сената 20 октября 63 года он поставил вопрос об опасности, угрожающей государству, и предложил в связи с этим отсрочить проведение избирательных комиций. На следующий день сенат заслушал специальный доклад консула о создавшемся положении, причем в конце доклада Цицерон обратился непосредственно к Катилине, предлагая высказаться по поводу предъявляемых ему претензий и обвинений К крайнему удивлению и даже возмущению присутствующих сенаторов, последний вызывающе заявил, что, по его мнению, в государстве есть два тела: одно – слабое и со слабой головой, другое же – крепкое, но без головы; оно может найти свою голову в нем, Катилине, пока он еще жив.

После этого заявления Катилина демонстративно – а по словам Цицерона, с ликованием – покинул заседание сената. Впечатление, произведенное его словами, было, видимо, настолько велико, что сенаторы тотчас же вынесли решение о введении чрезвычайного положения и вручили консулам неограниченные полномочия по управлению государством. Это была крайняя мера, к которой в Риме прибегали лишь в исключительных случаях.

Через несколько дней после этого заседания были все же созваны избирательные комиции. Откладывать их на еще более поздний срок уже не было возможности, зато Цицерон постарался сделать все, чтобы оправдать декрет сената о чрезвычайном положении. Марсово поле, на котором происходило собрание, было занято вооруженной стражей. Сам консул, желая подчеркнуть грозившую лично ему смертельную опасность, явился на выборы в панцире платах. Однако выборы прошли спокойно. Катилина снова был забаллотирован; консулами на 62 год избрали Децима Юния Силана и Луция Лициния Мурену. Таким образом, четвертая по счету попытка Каталины добиться консульства законным путем снова окончилась провалом.

И только теперь Катилина вступает на иной путь борьбы. Он собирает заговорщиков и сообщает им, что намерен лично возглавить войска, собранные в Этрурии одним из его наиболее ярых приверженцев – Гаем Манлием. Два видных участника заговора заявляют о своей готовности завтра же расправиться с Цицероном. Но покушение это не удается: предупрежденный осведомителями, Цицерон окружил свой дом стражей, а заговорщикам, когда они явились к нему с утренним визитом, было отказано в приеме.

8 ноября было снова собрано экстренное заседание сената, в котором вместо обычного доклада Цицерон выступил с эффектной речью. Это была первая речь против Каталины, первая Катилинария Консул говорил о том, что если Тиберий Гракх был убит за попытку самого незначительного изменения существующего государственного строя, то как можно терпеть Катилину, который стремится «весь мир затопить в крови и истребить в огне». Цицерон требовал, чтобы Катилина покинул Рим, поскольку между ним, желающим опереться на силу оружия, и консулом (т. е. самим Цицероном), опирающимся только на силу слова, должна находиться стена. Катилина, видя, что подавляющее большинство сената настроено по отношению к нему крайне враждебно, почел за благо шять совету и в тот же вечер покинул Рим.

Выступая на следующий день, 9 ноября, со своей второй речью перед народом, Цицерон сразу заявил: «Он ушел, он удалился, он бежал, он вырвался!» В этой речи перечислено шесть разных категорий сторонников Катилины. Первая категория – это те, кто, несмотря на огромные долги, владеет крупными поместьями и не в состоянии расстаться с ними. Вторая – те, кто, будучи обременен долгами, стремится все же к достижению верховной власти и почетных должностей. Третья – в основном разорившиеся колонисты, ветераны Суллы. Четвергая, самая пестрая, смешанная по составу – это люди, безнадежно залезшие по тем или иным причинам в долги и находящиеся под вечной угрозой вызова в суд, описи имущества и т. п. Пятая – всякого рода преступные элементы, которых не вместит никакая тюрьма. И наконец, последняя, шестая категория – преданнейшие приверженцы и любимцы Катилины, т. е. щеголи, бездельники и развратники из среды «золотой молодежи».

А Катилина, прибыв в лагерь Манлия в Этрурии, присвоил себе знаки консульского достоинства. Тогда сенат объявляет его и Манлия врагами отечества и поручает консулам произвести набор армии.

В декабре, последнем месяце пребывания у власти консулов 63 года, развитие событий, именуемых заговором Катилины, принимает трагический оборот. Заговорщики, оставшиеся в Риме без своего вождя, не пали духом. Заговор возглавил Публий Корнелий Лентул. Ему якобы было предсказано, что он тот третий представитель рода Корнелиев – до него уже были Цинна и Сулла, – которому уготована «царская власть и империй» в римском государстве. Был разработан следующий план действий: народный трибун Луций Бестиа выступит в комициях с резкой критикой деятельности Цицерона, возлагая на него ответственность за фактически уже начавшуюся гражданскую войну, что и послужит сигналом к решительному выступлению. Большой отряд заговорщиков во главе со Статилием и Габинием должен поджечь город одновременно в 12 местах; Цетегу поручается убийство Цицерона, а ряду молодых участников заговора из аристократических семей – истребление их собственных родителей.

В это время в городе находились послы галльского племени аллоброгов. Они прибыли в Рим с жалобой на притеснения магистратов и действия публи-канов, сумевших довести общину аллоброгов почти до полного разорения. У Лентула возникла идея привлечь это галльское племя к участию в заговоре, и он поручает одному из своих доверенных людей вступить в соответствующие переговоры с послами.

Сначала представителю Лентула как будто удается соблазнить послов щедрыми посулами. Но, поразмыслив, аллоброги сообщили об этом предложении своему лидеру Фабию, Санге, а тот немедленно доложил обо всем Цицерону. Последний разработал хитроумный план: для получения доказательств послы, по наущению Цицерона, попросили от главарей заговора письма для своих вождей. Лентул, Цетег, Статилий и Габиний охотно вручили компрометирующие их документы послам-аллоброгам.

Все последующее было разыграно как по нотам. Когда в ночь на 3 декабря аллоброги с сопровождавшим их представителем заговорщиков Титом Воль-турцием пытались выехать из Рима, они по распоряжению Цицерона были задержаны и доставлены обратно в город. Имея теперь на руках документальные доказательства антигосударственной деятельности заговорщиков, Цицерон распорядился об их аресте.

На утреннем заседании сената заговорщикам был учинен допрос. Тит Воль-турций, допрашиваемый первым, сначала все отрицал, но, когда сенат гарантировал ему личную безопасность, охотно покаялся и выдал всех остальных. Аллоброги подтвердили его показания; с этого момента арестованные главари заговора оказались в безвыходном положении. Сначала речь шла о четырех: Лентуле, Цетеге, Габиний и Статилий, но затем к ним был присоединен некто Цепарий, который, по планам заговорщиков, должен был поднять восстание в Апулии.

Слух о раскрытии заговора и об аресте его вождей распространился по всему городу. К храму богини Согласия, где заседал сенат, собрались огромные толпы народа. Цицерону была устроена овация, и он обратился к народу с новой речью против Катилины (третья Катилинария). В этой речи уже звучат ноты торжества, и именно этой речью открывается кампания безудержного самовосхваления.

На следующий день в сенате были заслушаны показания некоего Луция Тарквиния, который тоже направлялся к Катилине, но по дороге был задержан и возвращен в Рим. Он подтвердил показания Вольтурция о готовившихся поджогах, убийствах сенаторов и походе Каталины на Рим. Однако, когда он заявил, что был направлен к последнему самим Крассом, чтобы ускорить намечавшийся поход, это вызвало бурю возмущения среди сенаторов, значительная часть которых, по словам Саллюстия, находилась от Красса в полной зависимости.

Теперь следовало решить судьбу заговорщиков, тем более что, по распространившимся в тот день слухам, вольноотпущенники Лентула и Цетега якобы замышляли освободить арестованных при помощи вооруженной силы. Цицерон снова созывает – 5 декабря – заседание сената, на котором ставит вопрос о том, как следует поступить с теми, кто находится под арестом и уже признан виновным в государственной измене.

На знаменитом заседании сената от 5 декабря первым выступил избранный консулом на 62 год Децим Юний Силан. Он высказался за высшую меру наказания. К нему присоединился другой консул предстоящего года – Луций Ли-циний Мурена и ряд сенаторов. Однако избранный претором на 62 год Гай Юлий Цезарь, отнюдь не обеляя заговорщиков, высказался против смертной казни как меры противозаконной (без решения народного собрания) и, кроме того, весьма опасного прецедента. Он предложил пожизненное заключение; имущество же осужденных должно быть конфисковано в пользу казны.

Предложение Цезаря произвело резкий перелом в настроениях сенаторов. Не помогло даже то, что Цицерон, нарушая процессуальные нормы, выступил с очередной речью против Каталины (четвертая Катилинария). Было внесено предложение отложить окончательное решение о судьбе заговорщиков до победы над Катилиной и его войском. Снова выступил Децим Силан и разъяснил, что под высшей мерой наказания он подразумевал именно тюремное заключение. И тут прозвучала крайне резкая, решительная и убежденная речь Марка Порция Катона, который обрушился на заговорщиков, на всех колеблющихся, а Цезаря весьма прозрачным намеком изобразил чуть ли не соучастником заговора. После его выступления большинство сенаторов проголосовало за смертную казнь.

Поздно вечером 5 декабря Цицерон лично препроводил Лентула в подземелье Мамертинской тюрьмы; преторы доставили туда же остальных четырех арестованных. Все они были удушены рукой палача. После этого консул обратился к толпе, которая вновь собралась на Форуме и не расходилась, несмотря на поздний час. Консул торжественно произнес «vixerunt», что означало «они прожили» – обычный в Риме способ оповещения о чьей-либо смерти.

Вскоре особым решением народного собрания спасителю-консулу была вынесена благодарность и присвоено почетное наименование «отец отечества». Поспешная и беззаконная казнь пяти видных участников заговора была, пожалуй, предпоследним актом разыгравшейся драмы. Многие сторонники Каталины стали покидать его лагерь, как только до них дошла весть о судьбе Лентула, Цетега и других казненных. И хотя сам Катилина еще был жив и войско его еще не было разбито, исход движения был в общем предрешен.

В начале 61 года до Р.Х. около города Пистории трехтысячная армия Каталины была разбита правительственными войсками; вождь восстания погиб. Цицерон, считает Аппиан, «приобрел репутацию избавителя гибнущей родины».

Заговор против Цезаря

Рим. 44 год до Р.Х.

В 44 году Гай Юлий Цезарь стал диктатором в четвертый раз, а консулом – в пятый. Положение его казалось бесспорным; новые почести, декретированные сенатом, соответствовали уже открытому обожествлению. Дни побед Цезаря ежегодно отмечались как праздники, а каждые пять лет жрецы и весталки совершали молебствия в его честь; клятва именем Цезаря считалась юридически действительной, а все его будущие распоряжения заранее получали правовую силу. Месяц квинтилий переименовался в июль, Цезарю посвящался ряд храмов и т. д. и т. п.

Но все чаще звучали разговоры о Цезаре и царском венце. Отрешение от должности трибунов, власть которых всегда считалась священной и неприкосновенной, произвело крайне неблагоприятное впечатление. А вскоре после этих событий Цезарь был провозглашен диктатором без ограничения срока. Началась подготовка к парфянской войне. В Риме стали распространяться слухи о том, что в связи с походом столица будет перенесена в Илион или в Александрию, а для того, чтобы узаконить брак Цезаря с Клеопатрой, будет предложен законопроект, согласно которому Цезарь получает разрешение брать себе сколько угодно жен, лишь бы иметь наследника.

Монархические «замашки» Цезаря, то ли существовавшие на самом деле, то ли приписываемые ему общей молвой, оттолкнули от него не только республиканцев, которые одно время рассчитывали на возможность примирения и альянса, но даже явных приверженцев Цезаря. Так, один из главных руководителей будущего заговора Марк Юний Брут, в соответствии с традициями той ветви рода Юниев, к которому он принадлежал, был убежденным сторонником «демократической партии». Создалась парадоксальная ситуация, при которой всесильный диктатор, достигший, казалось бы, вершины власти и почета, на самом деле очутился в состоянии политической изоляции. Уже и народ не был рад положению в государстве: тайно и явно возмущаясь самовластием, он искал освободителей. Когда в сенат были допущены иноземцы, появились подметные листы с надписью: «В добрый час! не показывать новым сенаторам дорогу в сенат!»

Заговор против Цезаря сложился в самом начале 44 года. Его возглавляли Марк Брут и Гай Кассий Лонгин. В свое время этих приверженцев Помпея, выступавших против Цезаря с оружием в руках, он не только простил, но и предоставил почетные должности: оба они стали преторами. Интересен состав и других заговорщиков: кроме главарей заговора Марка Брута, Гая Кассия и таких видных помпеянцев, как Кв. Лигарий, Гней Домиций Агенобарб, Л. Понтий Аквила (и еще нескольких менее заметных фигур), все остальные участники заговора были до недавнего прошлого явными сторонниками Цезаря. Л. Туллий Кимвр, один из наиболее близких к диктатору людей, Сервий Гальба, легат Цезаря в 56 году и его кандидат на консульство в 49 году, Л. Минуций Базил, тоже легат Цезаря и претор 45 года, братья Публий и Гай Каска, причем первый из них был уже избран трибуном на 43 год Всего же в заговор было вовлечено более 60 человек.

Тем временем подготовка к новой, i.e. парфянской, войне шла полным ходом. Цезарь намечает свой отъезд к войску на 18 марта (в Македонию), а 15 марта предполагалось заседание сената, во время которого квиндецемвир Л. Аврелий Котта (консул 65 года) должен был провести в сенате решение о награждении Цезаря царским титулом, основываясь на предсказании, найденном в си-виллиных книгах, по которому парфян может победить лишь царь.

Заговорщики колебались, убить ли диктатора на Марсовом поле, когда на выборах он призовет трибы к голосованию, – разделившись на две части, они хотели сбросить его с мостков, а внизу подхватить и заколоть, – или же напасть на него на Священной дороге или при входе в театр. Но когда было объявлено, что в иды марта сенат соберется на заседание в курию Помпея, то все охотно предпочли именно это время и место.

То, что его жизни угрожает опасность, Цезарь знал или по крайней мере догадывался. И хотя он отказался от декретированной ему почетной стражи, сказав, что он не желает жить в постоянном страхе, тем не менее он как-то бросил фразу, что не боится людей, которые любят жизнь и умеют наслаждаться ею, однако ему внушают более серьезное опасение люди бледные и худощавые. В данном случае Цезарь явно намекал на Брута и Кассия.

Злосчастные иды марта в истории приобрели нарицательный смысл как роковой день. Убийство Цезаря и предшествующие ему зловещие предзнаменования весьма драматично описаны рядом древних авторов. Например, все они единодушно указывают на многочисленные явления и знаки, начиная от самых невинных, вроде вспышек света на небе, внезапного шума по ночам, и вплоть до таких страшных признаков, как отсутствие сердца у жертвенного животного или рассказа о том, что накануне убийства в курию Помпея влетела птичка королек с лавровой веточкой в клюве, ее преследовала стая других птиц, которые ее здесь нагнали и растерзали.

А за несколько дней до смерти Цезарь узнал, что табуны коней, которых он при переходе Рубикона посвятил богам и отпустил пастись на воле, упорно отказываются от еды и проливают слезы.

Знамения на этом не закончились. Накануне рокового дня Цезарь обедал у Марка Эмилия Лепида, и, когда случайно речь зашла о том, какой род смерти самый лучший, Цезарь воскликнул. «Внезапный!» Ночью, после того как он уже вернулся домой и заснул в своей спальне, внезапно растворились все двери и окна. Разбуженный шумом и ярким светом луны, Цезарь увидел, что его жена Кальпурния рыдает во сне: ей привиделось, что мужа закалывают в ее объятиях и он истекает кровью. С наступлением дня она стала просить Цезаря не выходить из дому и отменить заседание сената или по крайней мере принести жертвы и выяснить, насколько благоприятна обстановка. Видимо, и сам Цезарь начал колебаться, ибо он никогда раньше не замечал у Кальпурнии склонности к суеверию и приметам.

Однако когда Цезарь решил направить в сенат Марка Антония, дабы отменить заседание, то один из заговорщиков, и в то же время особенно близкий Цезарю человек Децим Брут Альбин, убедил его не давать новых поводов для упреков в высокомерии и самому отправиться в сенат хотя бы для того, чтобы лично распустить сенаторов. По одним сведениям, Брут вывел Цезаря за руку из дома и вместе с ним пошел в курию Помпея, по другим данным, Цезаря несли в носилках. И даже по дороге в сенат Цезарю открылось несколько предостережений. Сначала ему встретился гадатель Спуринна, который предсказал диктатору, что в иды марта ему следует остерегаться большой опасности. «А ведь мартовские иды наступили!» – шутливо заметил Цезарь. «Да, наступили, но еще не прошли», – спокойно ответил гадатель.

Затем к Цезарю пытался обратиться какой-то раб, якобы осведомленный о заговоре. Но, оттесненный окружавшей Цезаря толпой, он не смог сообщить ему об этом. Раб вошел в дом и заявил Кальпурнии, что будет дожидаться возвращения Цезаря, так как хочет сообщить ему нечто чрезвычайно важное. Наконец, Артемидор из Книда, гость Цезаря и знаток греческой литературы, также имевший достоверные сведения о заговоре, вручил Цезарю свиток, в котором было изложено все, что он знал о готовящемся покушении. Заметив, что Цезарь все свитки, вручавшиеся ему по дороге, передает окружавшим его доверенным рабам, Артемидор якобы подошел к диктатору и сказал: «Прочитай это, Цезарь, сам, не показывая никому другому, и немедленно! Здесь написано об очень важном для тебя деле». Цезарь взял в руки свиток, однако из-за множества просителей прочесть его так и не смог, хотя неоднократно пытался это сделать. Он вошел в курию Помпея, все еще держа в руках свиток.

Заговорщикам не раз казалось, что они будут вот-вот разоблачены. Один из сенаторов, взяв за руку Публия Сервилия Каску, произнес: «Ты от меня, друга, скрываешь, а Брут мне все рассказал». Каска в смятении не знал, что ответить, но тот, смеясь, продолжал – «Откуда ты возьмешь средства, необходимые для должности эдила?»

Сенатор Попилий Лена, увидев в курии Брута и Кассия, беседующих друг с другом, неожиданно подошел к ним и пожелал им успеха в том, что они задумали, и посоветовал торопиться. Брут и Кассий были чрезвычайно напуганы этим пожеланием, тем более что, когда появился Цезарь, Попилий Лена задержал его при входе каким-то серьезным и довольно длительным разговором. Заговорщики уже готовились покончить с собой, прежде чем их схватят, но в этот момент Попилий Лена простился с Цезарем. Стало ясно, что он обращался к диктатору с каким-то делом, возможно просьбой, но только не с доносом.

Существовал обычай, что консулы при входе в сенат совершают жертвоприношения И вот именно теперь жертвенное животное оказалось не имеющим сердца. Цезарь весело заметил, что нечто подобное с ним уже случалось в Испании, во время войны. Жрец отвечал, что он и тогда подвергался смертельной опасности, сейчас же все показания еще более неблагоприятны. Цезарь приказал совершить новое жертвоприношение, но и оно оказалось неудачным. Не считая более возможным задерживать открытие заседания, Цезарь вошел в курию и направился к своему месту.

Дальнейшие события в описании Плутарха выглядели следующим образом: «При появлении Цезаря сенаторы в знак уважения встали со своих мест. Заговорщики же, возглавляемые Брутом, разделились на две группы: одни стали позади кресла Цезаря, а другие вышли навстречу вместе с Туллием Цимбром просить за его изгнанного брата; с этими просьбами заговорщики проводили Цезаря до самого кресла. Цезарь, сев в кресло, отклонил их просьбы, а когда заговорщики подступили к нему с еще более настойчивыми просьбами, он выразил им свое неудовольствие.

Тогда Туллий схватил обеими руками тогу Цезаря и начал стаскивать ее с шеи, что было знаком к нападению. Народный трибун Публий Сервилий Каска первым нанес удар мечом в затылок; рана эта, однако, была неглубока и несмертельна. Цезарь, обернувшись, схватил и удержал меч. Почти одновременно оба закричали: раненый Цезарь по-латыни: «Негодяй Каска, что ты делаешь?», а Каска по-гречески, обращаясь к своему брату: «Брат, помоги!» Не посвященные в заговор сенаторы, пораженные страхом, не смели ни бежать, ни защищать Цезаря, ни даже кричать.

Либо сами убийцы оттолкнули тело Цезаря к цоколю, на котором стояла статуя Помпея, либо оно там оказалось случайно. Цоколь был сильно забрызган кровью. Можно было подумать, что сам Помпеи явился для отмщения своему противнику, распростертому у его ног, покрытому ранами и еще содрогавшемуся. Цезарь, как говорят, получил двадцать три раны. Многие заговорщики, направляя удары против одного, в суматохе переранили друг друга».

Перед тем как напасть на диктатора, заговорщики условилирь, что они все примут участие в убийстве и как бы отведают жертвенной крови. Поэтому и Брут нанес Цезарю удар в пах. Отбиваясь от убийц, Цезарь метался и кричал, но, увидев Брута с обнаженным мечом, накинул на голову тогу и подставил себя под удары.

Эта драматическая сцена убийства изображается античными историками довольно согласно, за исключением отдельных деталей: Цезарь, защищаясь, пронзил руку Каски, нанесшему ему первый удар, острым грифелем («стилем»), а увидев среди своих убийц Марка Юния Брута, якобы сказал по-гречески: «И ты, дитя мое!» – и после этого перестал сопротивляться.

Мать Брута – Сервилия – была одной из самых любимых наложниц Цезаря. Однажды он подарил ей жемчужину стоимостью 150 тысяч сестерциев. В Риме мало кто сомневался, что Брут – плод их любви, что не помешало юноше принять участие в заговоре.

«После убийства Цезаря, – продолжает Плутарх, – Брут выступил вперед, как бы желая что-то сказать о том, что было совершено. Но сенаторы, не выдержав, бросились бежать, сея в народе смятение и непреодолимый страх. Одни запирали дома, другие бросали без присмотра свои меняльные лавки и торговые помещения; многие бежали к месту убийства, чтобы взглянуть на случившееся, другие бежали оттуда, уже насмотревшись.

Марк Антоний и Марк Эмилий Лепид, наиболее близкие друзья Цезаря, ускользнув из курии, спрятались в чужих домах.

Заговорщики во главе с Брутом, еще не успокоившись после убийства, сверкая обнаженными мечами, собрались вместе и отправились из курии на Капитолий. Они не были похожи на беглецов: радостно и смело призывали они народ к свободе, а людей знатного происхождения, встречавшихся им на пути, приглашали принять участие в их шествии.

На следующий день заговорщики во главе с Брутом вышли на Форум и произнесли речи к народу. Народ слушал ораторов, не выражая ни неудовольствия, ни одобрения, и своим полным безмолвием показывал, что жалеет Цезаря, но чтит Брута.

Сенат же, заботясь о забвении прошлого и о всеобщем примирении, с одной стороны, почтил Цезаря божественными почестями и не отменил даже самых маловажных его распоряжений, а с другой – распределил провинции между заговорщиками, шедшими за Брутом, почтив их подобающими почестями; поэтому все думали, что положение дел в государстве упрочилось и снова достигнуто наилучшее равновесие».

«Он часто говорил, что жизнь его дорога не столько ему, сколько государству – сам он давно уже достиг полноты власти и славы, государство же, если с ним что случится, не будет знать покоя и ввергнется в еще более бедственные гражданские войны», – пишет Светоний.

Эти слова Цезаря оказались пророческими. «После вскрытия завещания Цезаря обнаружилось, что он оставил каждому римскому гражданину значительную денежную сумму, – замечает Плутарх. – Видя, как его труп, обезображенный ранами, несут через Форум, толпы народа не сохранили спокойствия и порядка; они нагромоздили вокруг трупа скамейки, решетки и столы менял с Форума, подожгли все это и таким образом предали труп сожжению. Затем одни, схватив горящие головни, бросились поджигать дома убийц Цезаря, а другие побежали по всему городу в поисках заговорщиков, чтобы схватить их и разорвать на месте. Однако никого из заговорщиков найти не удалось, так как все они надежно попрятались по домам».

Когда по прошествии многих лет улеглось пламя жестокой гражданской войны, победитель император Октавиан Август, наследник Цезаря и основатель Римской империи, соорудил мраморный храм Божественного Юлия в центре Форума на том месте, где пылал погребальный костер Цезаря.

На протяжении всей истории Римской империи все императоры носили имя Цезаря: оно стало нарицательным и превратилось в титул.

Заговор Антипатра против Ирода

Иудейское царство. 4 год до Р.Х.

Иудейский царь Ирод заставил народы и племена трепетать под властью своих законов, но и сам никогда не испытывал покоя, вечно терзаясь страхами и опасениями за свою жизнь и власть. Его семья, члены которой как никто другой должны дать ему успокоение и утешение от государственных забот, являлась главной причиной его смертельных страхов.

В 37 году до Р.Х. Ирод женился на Мариамне, происходившей из древнего царского рода. У нее родились сыновья – Александр и Аристобул. Дворец Ирода Великого стал местом сложнейших семейных интриг.

Дело в том, что до восшествия на престол он был женат на Дориде, родившей ему сына Антипатра. Мариамна потребовала, чтобы Ирод изгнал из Иерусалима Антипатра, – и царь выполнил ее желание.

Но затем начались трения с родственниками Мариамны. Сначала ему показалось, что ее дед слишком высокомерен и чрезмерно гордится своим царским происхождением. Конфликт все обострялся, и в результате Ирод убил его. Затем традиция заставила Ирода возвести в сан первосвященника 17-летнего брата Мариамны, но когда на его первой проповеди заплакал весь народ в храме – судьба талантливого юноши была решена: он был отослан в Иерихон и там по приказу Ирода утоплен в пруду. Произошло это в 35 году до Р.Х.

Печальная участь постигла и саму Мариамну. В приступе ревности Ирод приказал убить ни в чем не повинную жену. Но словно в наказание за преступление, страсть к убитой возросла еще больше. Ирод был в отчаянии. Залив тело Мариамны медом, он хранил его во дворце, ночами беседовал с мертвой и убеждал себя в том, что она жива.

Дети Мариамны – Александр и Аристобул – возненавидели отца. Царю быстро донесли, что сыновья замышляют против него что-то недоброе. Тогда испуганный Ирод вернул из ссылки Антипатра и объявил новый порядок наследования: первым должен был взойти на престол Антипатр, за ним Александр и только потом Аристобул.

Но положение молодого наследника не было устойчивым, пока рядом были сводные братья. По его наущению придворные провоцировали Александра и Аристобула на резкие высказывания в адрес отца. Ироду рассказывали, что братья взывают к имени Мариамны, грозят рассчитаться с родственниками после смерти отца. Александр соблазнял евнухов из гарема отца, дарил им богатые подарки, называл Ирода старым развратником, красящим седые волосы, и обещал, что отнимет власть силой и сполна рассчитается с врагами. Конечно, шпионы обо всем донесли царю. Начались допросы, пытки и казни. Ирод уже не доверял никому. Один лишь Антипатр оставался близким к царю человеком, но и он плел дьявольскую сеть интриг, в которой хотел погубить братьев.

В конце концов Александр с братом Аристобулом стали жертвами отцовской ненависти. Ирод потребовал суда над сыновьями. Он сам выступил главным обвинителем, назвав в числе преступлений насмешки над отцом, оскорбления личности царя, покушения на его жизнь. Вся Иудея и Сирия с напряженным вниманием следили за этой трагедией. Царь потребовал для сыновей смертной казни – и никто из судей не решился ему возражать: Александр и Аристобул были задушены. Случилось это в 6 году до Р.Х.

Устранив конкурентов, Антипатр начал жаловаться матери, что стареет, а отец вроде бы не собирается умирать. Кто знает, уж не намерен ли Ирод пережить сына, да и зачем ему, Антипатру, власть в старости – и не проще ли укоротить жизнь царя?.. Но прежде чем захватить власть, надо было заручиться поддержкой народа и армии.

Антипатр попытался подкупить дарами и расположить к себе речами старых друзей отца и даже перетянул на свою сторону и заручился поддержкой Сатурнина, римского губернатора Сирии.

Ферора, брат Ирода, также был тесно связан с Антипатром, который незаметно приобрел довольно значительное число тайных сторонников, на содействие и поддержку которых в нужную минуту вполне мог рассчитывать. Антипатр продолжал льстить отцу, и тот видел в мятежном сыне самого ревностного, надежного и верного своего подданного.

Коварный заговорщик попытался привлечь на свою сторону Саломею, сестру Ирода, но лживыми посулами и обещаниями было невозможно обмануть коварную и хитрую царевну. Ей показалось подозрительным поведение Фероры и Антипатра. На людях они отрыто враждовали, а под покровом ночи в глубокой тайне вели продолжительные беседы. Саломея поделилась своими наблюдениями с Иродом и посоветовала ему быть настороже: возможно, его жизни угрожает опасность. Царь, хорошо знавший характер сестры, не сразу поверил ее словам, но стал более внимателен.

В свое время Ирод смертельно обиделся на Ферору, когда тот женился на служанке. Царь пытался заставить брата расторгнуть столь постыдный союз, но Ферора не отступил.

Жена Фероры окружила себя фарисеями, среди которых все чаще стали слышны разговоры, что самому богу угодно лишить трона Ирода и передать его Фероре. Изменники были преданы казни, а Ирод снова попытался убедить брата развестись с женой. На это требование Ферора заявил, что всегда был и остается верен ему, носителю верховной власти, но с женой расставаться не намерен.

Ирода оскорбил столь решительный ответ, и он запретил Антипатру вступать в какое-либо общение или переписку с Феророй. Однако приказы царя не были исполнены. Заговорщикам пришлось усилить меры предосторожности. Антипатр убедился, как опасна даже тень подозрения в глазах столь мстительного монарха, и поспешил выехать в Рим, к Цезарю, прихватив с собой завещание старого и больного царя.

Тем временем Ирод повелел брату удалиться за пределы Иудеи. Ферора покорился воле царя, поклявшись никогда больше не возвращаться ко двору. И свое слово сдержал. Он умер на чужбине.

Сразу после смерти Фероры два его вольноотпущенника явились к Ироду и заявили, что их хозяин был отравлен, и молили Ирода не оставлять без наказания столь явное злодейство. Служанки Фероры подверглись жестоким пыткам. Несчастные так ни в чем и не признались, и только одна чуть слышно прошептала сквозь рыдания: «Да не допустит бог, чтобы мать Антипатра избегла общих мучений, единственной виновницей которых была она сама». Слова эти встревожили царя. Несчастную женщину привели в чувство и снова подвергли пыткам. Она показала, что Антипатр смертельно ненавидит отца и горячо желает ему смерти, чтобы как можно скорее овладеть короной.

Затем уже слуга Антипатра сознался, что вручил Фероре смертельный яд, которым тот должен был отравить царя. Яд этот был привезен из Египта Антифилом, одним из друзей Антипатра. Яд был доставлен Фероре, а тот передал его своей жене.

Последняя в конце концов раскрыла на допросе правду. «Мой супруг обо всем знал, – рассказывала она, – и дал свое согласие на вашу смерть, потому что навлек на себя ваш гнев, государь, и боялся его печальных последствий. Однако чувство братской любви и привязанности, которые вы ему явили во время его болезни, совершенно изменили его чувства и мысли. Однажды он позвал меня и сказал: „Я был введен в заблуждение Антипатром и оказался слишком слаб, чтобы не дать вовлечь себя в братоубийственное дело, которое нынче внушает мне отвращение. Я не хочу, чтобы душа моя перешла в иной мир запятнанной самым гнусным из злодеяний. А потому прошу вас бросить сейчас, в моем присутствии, в огонь этот яд“. И я, повинуясь моему супругу, тотчас сожгла его, сократив лишь малую толику, чтобы самой воспользоваться, если вы пожелаете предать меня позорной казни после внезапной смерти моего супруга». Вдова Фероры показала Ироду тайник, в котором хранился яд.

Антипатр в это время находился во главе посольства в Риме. Ирод хитростью выманил его в Иерусалим, написав Антипатру, что неотложные дела в Иудее требуют присутствия сына. Хотя письмо было полно самых нежных, самых душевных излияний и признаний в любви и отцовской привязанности, Антипатр им не поверил.

Прибыв на Сицилию, Антипатр заколебался, стоит ли ему ехать к Ироду. Мнения друзей разделились. Одни предлагали ему ждать, другие советовали поторопиться с отъездом, чтобы тем скорее и уже наверняка развеять подозрения отца и расстроить происки врагов. Антипатр все-таки решил продолжить путешествие.

Наконец он прибыл в Иерусалим. При встрече Антипатр хотел обнять отца, но Ирод с явным отвращением оттолкнул его и прямо заявил, что теперь не он его отец, а Квинтилий Вар, наместник Сирии, который и будет ему судьей.

На следующий день Ирод созвал многолюдное собрание, на котором председательствовал Квин. На суде присутствовали родственники царя, обвинители и некоторые из слуг, взятые с поличным, захваченные с письмами, способными служить доказательством их преступления.

Последним выступал Квинтилий Вар, наместник сирийский. «Можете говорить, если считаете себя невиновным. Мы вновь выслушаем вас», – обратился он к Антипатру. Но тот молчал. Тогда судья велел принести яд, о котором так много говорилось на этом процессе, чтобы испробовать его силу в действии. Яд дали одному из приговоренных к смерти, и тот тотчас же пал мертвым. Антипатра заключили в тюрьму.

Семейные несчастья до того омрачили жизнь Ирода, что он уже ни в чем не находил себе отрады. Помраченный дух его повлек развитие странных болезней, диагноз которых так до сих пор и не установлен. Помимо лихорадки по всей поверхности кожи он испытывал невыносимый зуд. Кроме того, его мучили одышка и болезненные судороги в мышцах. Между прочим, писатель и врач А. П. Чехов считал, что Ирод страдал от застарелой формы чесотки.

Ирод говорил, что его мучения будут расти, пока Антипатр жив, и потому захотел лично наблюдать за казнью собственного сына.

Ирод пережил сына на пять дней. Римский император Октавиан Август, узнав о казни Антипатра, сказал: «Гораздо лучше быть свиньей Ирода, чем его сыном!»

Заговор против Калигулы

Рим. 41 год от Р.Х.

Гай Юлий Цезарь, имевший при жизни прозвище Калигула («Сапожок») и под этим именем вошедший в историю, был третьим сыном Германика и Агриппины Старшей. После смерти Тиберия, 18 марта 37 года, он был провозглашен императором.

В начале своего правления Калигула попытался восстановить народное собрание и вернуть ему право выбора должностных лиц. Новый император проявил щедрость и к римскому народу, выплатив ему деньги, которые присвоил Тиберий. Калигула часто устраивал роскошные зрелища и обильные раздачи продовольствия.

Все это было в самом начале его правления. Вскоре Калигула превратил принципат в откровенную монархию. Алчность его не знала границ. Император требовал, чтобы знатные и богатые люди в своих завещаниях делали бы его сонаследником, а потом объявлял их преступниками, осуждал на смерть и завладевал имуществом. Но всего этого оказалось недостаточно, и Калигула учредил множество новых и небывалых налогов (в том числе на продукты питания). Роскошь двора дошла до невероятных размеров. Принцип своего правления он выражал фразой, услышанной им в одной трагедии: «Пусть ненавидят, лишь бы боялись!».

Главной формой борьбы с деспотической властью стали заговоры. В 40 году покончить с Калигулой хотели квестор Бетилен Басе и Секст Папиний. Предприятие провалилось. Заговорщиков казнили. Напуганный император начал было отступать от своей линии на полный разрыв с сенатом, однако примирение оказалось фикцией.

Новый заговор назревал. Он охватил окружение Гая и был чрезвычайно разветвленным. В заговоре участвовали сенаторы Анний Винициан, Эмилий Регул, Квинт Помпеи Секунд, Валерий Азиатик и другие. Состав заговорщиков и мотивы их участия в заговоре были различны. Например, Квинт Помпеи Секунд был скомпрометирован в глазах императора участием в «заговоре молодых людей», и, чтобы заслужить прощение, ему пришлось поцеловать сапог Калигулы. А вот Валерий Азиатик числился среди «друзей» Калигулы.

В заговор были также посвящены оба префекта претория и видные либерты императора – Каллист и Нарцисс. Каллист, либерт (вольноотпущенник) Калигулы, достиг величайшей власти, почти такой же, как сам император. Но он имел немало причин опасаться за свою жизнь; особую роль тут играло его несметное богатство. Потому он сблизился с Клавдием, дядей императора, и тайно примкнул к нему в надежде, что после кончины Калигулы власть перейдет к Клавдию и что он, Каллист, благодаря своему влиянию займет при новом императоре видное положение.

Но, как и префекты претория, Каллист не фигурировал среди исполнителей. Эту роль взяли на себя трибуны и центурионы преторианских когорт – всадники Кассий Херея и Корнелий Сабин. Первый приобрел известность в сентябре 34 года, когда, будучи центурионом, вступил в схватку с мятежными легионерами. Калигула многим был ему обязан, но несмотря на это унижал старого воина: обзывал его неженкой и бабнем, назначал ему в качестве пароля слова «Приап» или «Венера», предлагал ему в благодарность за что-то руку для поцелуя, сложив и двигая ее непристойным образом.

Когда Калигула объявил, что намерен отправиться на Восток, заговорщики поняли, что пора действовать. Имелись и другие причины, заставлявшие торопиться. Калигула направил угрожающее письмо наместнику Сирии Петронию, призывая его совершить самоубийство, грозился наказать Меммия Регула, наместника Лидии, Македонии и Греции за задержку с отправкой в Рим статуи Зевса Олимпийского. Калигула становился все более подозрительным, а будущее его приближенных – все более непредсказуемым.

Иосиф Флавий в «Иудейских древностях» так пишет о настроениях в Риме: «Между тем слухи о заговоре Кассия Хереи распространились среди многих, и все эти люди – сенаторы, всадники и простые воины – стали вооружаться; не было вообще ни одного человека, который не считал бы убийство Калигулы великим счастьем. Поэтому заговорщики по мере своих возможностей старались не отставать друг от друга в проявлении доблести и по возможности от всего сердца способствовать убиению тирана».

Решено было напасть на Калигулу на Палатинских играх (конец января 41 года), в полдень, при выходе с представлений.

«Убийство было предвещено многими знаменьями, – отмечает другой античный историк Светоний. – В Олимпии статуя Юпитера, которую он приказал разобрать и перевезти в Рим, разразилась вдруг таким раскатом хохота, что машины затряслись, а работники разбежались; а случившийся при этом человек, по имени Кассий, заявил, что во сне ему было велено принести в жертву Юпитеру быка. В Капуе в иды марта молния ударила в Капитолий, а в Риме – в комнату дворцового привратника; и нашлись толкователи, уверявшие, что одно знаменье возвещало опасность господину от слуг, а другое – новое великое убийство, как некогда в тот же день. Астролог Сулла на вопрос императора о его гороскопе объявил, что близится неминуемая смерть. Оракулы Фортуны Антийской также указали ему на опасность, которая грозит ему от некоего Кассия. Не поняв, о ком конкретно идет речь, Калигула послал убить Кассия Лонгина, который был тогда проконсулом Азии. Сам он накануне гибели видел сон, будто он стоит на небе возле трона Юпитера, и бог, толкнув его большим пальцем правой ноги, низвергает на землю. Вещими сочтены были и некоторые события, случившиеся немного ранее в самый день убийства. Принося жертву, император был забрызган кровью фламинго; пантомим Мнестер танцевал в той самой трагедии, которую играл когда-то трагический актер Неоптолем на играх, во время которых убит был Филипп, царь македонян; а когда в миме „Лавреол“, где актер, выбегая из-под обвала, харкает кровью, вслед за ним стали наперебой показывать свое искусство подставные актеры, то вся сцена оказалась залита кровью. К ночи же готовилось представление, в котором египтяне и эфиопы должны были изображать сцены из загробной жизни».

Утром 24 января на Палатине Калигула присутствовал на спектакле, в котором участвовали мальчики из знатных семей Азии, и остался ими очень доволен.

Император отправился на завтрак. По пути он оказался в подземной галерее, где готовились к очередному выступлению мальчики. Калигула остановился, чтобы похвалить их. «О дальнейшем рассказывают двояко, – замечает Светоний – Одни говорят, что, когда он разговаривал с мальчиками, Херея, подойдя к нему сзади, ударом меча глубоко разрубил ему затылок с криком: „Делай свое дело!“– и тогда трибун Корнелий Сабин, второй заговорщик, спереди пронзил ему грудь. Другие передают, что когда центурионы, посвященные в заговор, оттеснили толпу спутников, Сабин, как всегда, спросил у императора пароль; тот сказал: „Юпитер“; тогда Херея крикнул „Получай свое“– и когда Гай обернулся, рассек ему подбородок.

Он упал, в судорогах крича «Я жив!»– и тогда остальные прикончили его тридцатью ударами – у всех был один клич. «Бей еще!» Некоторые даже били его клинком в пах. По первому шуму на помощь прибежали носильщики с шестами, потом – германцы-телохранители; некоторые из заговорщиков были убиты, а с ними и несколько неповинных сенаторов».

Херея успел отдать приказ об убийстве жены и дочери Калигулы. Цезонию пронзили мечом, а маленькой Друзилле ударом о стену размозжили голову.

Убийцы бежали с места преступления, поскольку пришедшие в беспокойство преторианцы, лишившись своего повелителя, искали их, чтобы казнить. Свидетели преступления отсутствовали. Тем не менее некоторые сенаторы пришли, чтобы опознать убитого; среди них – консул Валерий Азиатик, которого солдаты уважали за мужество. Гвардия подчинилась своим офицерам, а германцев удалось успокоить. Толпа городской черни, сочувствующая Калигуле, бросилась на форум, требуя расправиться с заговорщиками, но ее успокоил Валерий Азиатик.

«Каковы были те времена, можно судить по тому, что даже известию об убийстве Калигулы люди поверили не сразу подозревали, что он сам выдумал и распустил слух об убийстве, чтобы разузнать, что о нем думают в народе, – продолжает Светоний. – Заговорщики никому не собирались вручать власть, а сенат с таким единодушием устремился к свободе, что консулы созвали первое заседание не в Юлиевой курии, а на Капитолии, и некоторые призывали истребить память о Цезарях и разрушить храмы Юлия Цезаря и Августа. Но прежде всего было замечено и отмечено, что все цезари, носившие имя Гай, погибли от меча, начиная с того, который был убит еще во времена Цинны».

Консул Гней Сатурнин издал эдикт, призывая сенат и народ к порядку и обещая снижение некоторых налогов. Сенат с энтузиазмом встретил Херею и Сабина, которые бросились в курию с криками, что они вернули свободу.

Курия была окружена городскими когортами, которые поддержали четыре преторианские когорты Сатурнин предложил заговорщикам почести и сравнил Херею с Брутом и Кассием.

Многие выступающие в сенате одобрили убийство тирана, совершившего неслыханные злоупотребления, и предложили не избирать нового принцепса и, таким образом, восстановить республику.

И все-таки большинство сенаторов считали, что принципат необходим. Новая серия дебатов касалась уже вопроса о конкретном кандидате, среди которых были Анний Винициан, Валерий Азиатик, командующий легионами в Германии Сервий Гальба и Камилл Скрибониан. В конечном счете сенат не пришел к определенному решению, и за это время все решили другие силы.

Семья погибшего не смогла сразу определиться с наследником. Сестры Калигулы Агриппина II и Юлия находились в ссылке, партия их была уничтожена, а дядя Калигулы Клавдий, как и маленький Нерон, не относился к роду Юлиев.

Преторианцы, ворвавшиеся во дворец с целью грабежа, нашли спрятавшегося Клавдия, который во время убийства был при императоре, а затем пытался скрыться. Клавдия отнесли в лагерь и провозгласили императором. Узнав об этом, войска, вставшие на сторону сената, начали его покидать. Переговоры между Клавдием и сенатом длились целый день. Наконец, 25 января сенат признал Клавдия и дал ему все полномочия принцепса. Как Тиберий и Калигула, он получил все сразу. Принцепса поддержали не только солдаты, но и народные массы, тоже настроенные монархически.

Тело Калигулы взяли его слуги – рабы и вольноотпущенники, и отнесли в «Сады Ламии», где сожгли на костре судьбы, а останки предали земле. Позже Калигулу перезахоронили возвратившиеся из изгнания сестры.

Как сложилась судьба тираноубийц? Кассий Херея хотел уничтожить тирана, чтобы восстановить республику. Новый император Клавдий не мог этого простить. Впоследствии он заставил Кассия покончить жизнь самоубийством. Напротив, Корнелий Сабин был новым принцепсом прощен, хотя также покончил с собой; это говорит в пользу того, что Сабин присоединился к Херее скорее по дружбе, чем по убеждению.

Заговор Пизона против Нерона

Рим. 65 год от Р.Х.

Нерон был провозглашен императором с громоздким официальным именем – Нерон Клавдий Цезарь Август Германик.
С 59 года Нерон вступил на путь самого разнузданного произвола, который закономерно привел его к гибели и к падению всего дома Юлиев-Клавдиев, бывших властителями Рима почти в течение ста лет.

Если в начале своего правления Нерон еще как-то считался с общественным мнением, то впоследствии он его полностью игнорировал. Он совсем не заботился об управлении государством, жизнь его до краев была наполнена разгулом, развратом, расточительством и разнузданной жестокостью.

В июле 64 года произошло роковое для принцепса событие. В ночь с 18 на 19 июля в Риме начался сильный пожар, который длился 6 дней, а затем через 3 дня возобновился. Из 14 районов города 4 были уничтожены целиком и только 3 оказались нетронутыми стихией. Остальные были сильно повреждены.

Когда пожар начался, Нерон находился вне Рима. Прибыв в город, он распорядился оказать помощь пострадавшему населению и открыть для народа Марсово поле, крупные здания и императорские сады. «Из Остии и других городов было доставлено продовольствие, и цена на зерно снижена до трех сестерциев. Принятые ради снискания народного расположения мероприятия, однако, не достигли поставленной цели, так как распространился слух, будто в то самое время, когда Рим был объят пламенем, Нерон поднялся на дворцовую стену и стал петь о гибели Трои, сравнивая постигшее Рим несчастье с бедствиями древних времен», – пишет Тацит.

Нерон, сообщает далее Тацит, чтобы снять с себя обвинения молвы, объявил виновниками пожара сектантов, приверженцев одного из восточных культов.

В народе поползли слухи, обвиняющие Нерона в поджоге Рима, якобы для того, чтобы на месте старого Нерон города построить новый и назвать его своим именем. Даже несмотря на казнь обвиненных в причастности к пожару христиан, восстановление и перестройка города только убеждали в причастности принцепса к пожару. Другим следствием была необходимость крупных затрат, что, возможно, стало исходной точкой конфликта и с провинциями.

Вероятно, первой реакцией на пожар стал так называемый заговор Пизона. Состав его участников был весьма пестр; в него входили сенаторы Г. Кальпурний Пизон, Анней Лукан, Плавтий Латеран, Флавий Сцевин, Афраний Квинти-ан, всадники Клавдий Сенецион, Церварий Прокул, Вулкаций Арарик, Юлий Авгурин, Мунаций Грат, Антоний Натал, Граций Фест. Лидерами, вероятно, были Латеран и Лукан, поэт и автор «Фарсалии», а также – Сцевин и Квинти-ан. Возможно, круг заговорщиков был шире. Другую, сравнительно независимую группу заговорщиков составляли преторианские офицеры. В заговор вошел второй префект претория Фений Руф и группа офицеров – Субрий Фпав, Сульпиций Аспер, Гавий Сильван, Стаций Проксум, Максим Скавр, Випстан Павел и, видимо, некоторые другие. Из 9 трибунов преторианской гвардии 3 являлись заговорщиками, а еще 4 сместили после заговора. Не исключено, что к заговору была причастна и дочь Клавдия Антония.

Всю эту пеструю группу объединяло только одно стремление – убрать ставшего крайне непопулярным императора. Краткая формула обвинения была выражена на допросе Субрием Флавом, назвавшим Нерона «убийцей матери и жены, колесничим, лицедеем и поджигателем». Но были и другие мотивы. Сенаторы и всадники были недовольны автократическим курсом и процессами об оскорблении величия. Преторианцы возмущались не только Нероном, но и Тигеллином, кроме того, в свое время в гвардии была очень популярна Агриппина. Наконец, многие из заговорщиков имели личные мотивы. Лукан столкнулся с Нероном на почве поэзии, Пизон боялся принцепса, будучи одним из самых родовитых людей Рима, Фений Руф враждовал с Тигеллином.

Все заговорщики сходились в необходимости убить Нерона, и почти все считали, что его надо заменить другим принцепсом. Республиканские настроения если и проявлялись, то в очень слабой форме, а две группы, гражданская и военная, были настолько автономны, что большинство даже не знало полного состава заговорщиков. Преторианцы склонялись к тому, чтобы объявить императором Сенеку, а сенаторы выдвигали самого знатного из них – Гая Каль-пурния Пизона.

Заговор был чуть не раскрыт в самом начале, когда некая Эпихарида, видимо, вольноотпущенница, связанная с заговором, хотела вовлечь в заговор офицера флота Волузия Прокула. Прокул донес властям, но Эпихарида держались очень стойко и никого не выдала, а позднее умерла под пытками, так и не сказав ни слова.

Несколько раз покушение срывалось, наконец, было решено убить Нерона 12 апреля 65 года. Буквально накануне покушения либерт Сцевина Мнлих донес на участников заговора сенатора Сцевина и всадника Натала. Арестованные Сцевин и Натал вскоре выдали Пизона, Лукана, Квинциана и Глития Галла. Город объявили на осадном положения, везде были расставлены караулы. Следствием руководил Тигеллин.

Гражданская часть заговорщиков была разгромлена. Пизон, Лукан, Сенецион, Квинтиан и Сцевин покончили с собой. Кроме участников заговора, Нерон уничтожил и других неугодных ему людей, в том числе консула Аттика Вестина, мужа своей любовницы Статилии Мессалины, позволявшего себе независимое поведение.

Через Сцевина следствие вышло на военных. Сцевин и Цезарий Прокул выдали Фения Руфа, после чего начались аресты среди преторианцев. Фений Руф, Субрий Флав и Сульпиций Аспер были казнены. После разгрома ядра заговорщиков начались массовые изгнания и ссылки.

Дети осужденных были изгнаны из Рима и убиты ядом или голодом: одни были умерщвлены за общим завтраком, вместе со своими наставниками и прислужниками, другим запрещено было зарабатывать себе пропитание.

Неизвестно, был ли причастен к этому заговору Сенека, – воспитатель императора – но он оказался в числе подозреваемых и получил от Нерона приказ покончить с собой.

«Сохраняя спокойствие духа, – пишет Тацит, – Сенека велит принести свое завещание, но так как центурион воспрепятствовал этому, обернувшись к друзьям, восклицает, что раз его лишили возможности отблагодарить их подобающим образом, он завещает им то, что остается единственным, но зато самым драгоценным из его достояния, а именно – образ жизни, которого он держался, и если они будут помнить о нем, то заслужат добрую славу, и это вознаградит их за верность. Вместе с тем он старается удержать их от слез то разговором, то прямым призывом к твердости, спрашивая, где же предписания мудрости, где выработанная в размышлениях стольких лет стойкость в бедствиях? Кому неизвестна кровожадность Нерона? После убийства матери и брата ему только и остается, что умертвить воспитателя своего и наставника…»

Сенека сначала вскрыл себе вены, а затем принял яд цикуты.

Были сосланы близкие к Сенеке Новий Приск и Цезений Максим, Глитий Галл и другие; несколько знатных дам. Сцевин, Церварий Прокул и Стаций Проксум были помилованы. В изгнание ушли многие представители интеллигенции, учитель Эпиктета стоик Музоний Руф и учитель поэта Персия Вергилий Флав. Таким образом, Нерон уничтожил многих сенаторов и всадников и значительную часть командного состава преторианцев.

Но репрессии продолжалась. Вскоре начался процесс сенатора Гая Кассия Лонгина и Юния Силана. Силан был убит, а Кассия сослали в Сардинию Нерон уничтожил семью Рубеллия Плавта, его жену Поллиту и теотя, консула 55 года Л. Антистия Вета. В 66 году покончили с собой привлеченные к суду П. Антей и Осторий Скапула, были казнены отец Лукана Анней Мела, Аниций Цериал, сосланный год назад Руфрий Криспин, преторий Минуций Терм и консуляр Гай Петроний, возможный автор «Сатирикона», игравший при Нероне роль главного консультанта по искусству. Наконец, была уничтожена группа сенаторов-стоиков во главе с Тразеей Петом и Бареей Сораном.

В 66 году против Нерона был организован новый заговор, который возглавил приемный сын Корбулона Анний Винициан Винициан планировал убить Нерона в Беневенте. Но этот заговор был раскрыт. Лидеры заговора были казнены, и среди жертв была дочь Клавдия Антония.

Пожар Рима, заговор Пизона и казни 65–67 годов окончательно восстановили против режима не только римскую элиту, но и армию и население Италии и провинций.

Читать дальше: